Олександр Григорович Нем'ятий

.Коротка біографія:

1954 — народився 27 липня.
1975 — закінчив Дніпропетровське художнє училище.
1982 — закінчив Харківський художньо-промисловий інститут, відділення «станкова графіка».
1989 — початок викладацької діяльності в Дніпропетровському театрально-художньому коледжі.
1991 — персональна виставка в Львівській картинній галереї западно-европейского мистецтва.
1998 — персональна виставка в Дніпропетровському художньому музеї.
2001 — персональна виставка в музеї Літературне Придніпров'я.
2000 — виставка групи «Коло» в Дніпропетровському художньому музеї.
2004 — виставка групи «Коло» в Дніпропетровському художньому музеї.
2011 — Виставка картин О. Нем'ятого присвячена 110-річниці з дня народження Валеріана Підмогильного в музеї Літературне Придніпров'я.

Віхи позначені Олександром Григоровичем.
 

Я не знаю, как определить национальную принадлежность художника. С писателем всё понятно — пишет по-русски, значит, русский, пишет по-французски, значит, французский. А художник, так же, как и композитор, он — хоть чей — или художник, или не художник. Вот и всё. И тем не менее, всем почему-то понятно, что Сезанн художник французский, а Бах композитор немецкий. И дело тут не только в национальности и месте жительства. Я думаю, дело в том, что картины Сезанна мог написать только француз, а прелюды Баха — только немец.
Будучи далеким от желания сравнивать несравнимое и сопоставлять несопоставимое, я уверен, что если есть сегодня украинский художник, по одному взгляду на работы которого становится понятно, что он украинский и никакой другой — это Александр Немятый. Есть, еще, конечно, и другие. Но те декларируют свое украинство изо всех сил. Немятый чужд вообще каких бы то ни было деклараций. При этом его картины можно выставлять где угодно, хоть в Европе, хоть в Америке, хоть в Австралии. Они впишутся в любой культурный контекст, поскольку они сами и есть этот контекст. Несмотря на свою украинскую сущность (если хотите, украинскую душу), даже намека на шаровары Немятый не допускает. И говорит он больше по-русски (Днепропетровск — город сильно русифицированный, ничего не поделаешь), а все равно художник он украинский.

Да, шароварщины у Немятого нет. Зато у него есть пейзажи. Год назад пейзажи стали приобретать какую-то трагичность. Особенно городские.
Одну акацию он рисовал двадцать лет. Теперь ее нет. Была буря, и старая акация не выдержала, рухнула, перегородив своим телом всю улицу. С тех пор он пишет место, где росла акация. Место с ее отсутствием сильно изменилось, не в лучшую сторону. А картинки хуже не стали. Нет, не стали.
«Картинки» — это его слово. Он никогда не говорит о своих работах «картины». Не говорит «пишу», и даже «рисую» не говорит. Только — «крашу». «Накрасил пять картинок», «пора уже красить, а то тоска».

Ночами в Ковпаковке он делает рисунки. Итальянским карандашом и тушью. Иногда к туши добавляется мел. Пишет Немятый без света. Есть луна — хорошо, нет луны — есть звезды. Но если небо в тучах, тоже нормально. Он пишет на ощупь, по наитию, по интуиции. И тогда утром от рисунков несёт чем-то мистическим и потусторонним.
Как-то я попробовал отсканировать эти его рисунки. Чтобы напечатать их в глянцевом журнале, который тогда редактировал. Но как ни мучилась дизайнерша (хорошая дизайнерша, настоящая профи), рисунки после вывода на принтере теряли почти всё.
Немятый не удивился. «Чего же ты хочешь от машинного доения?», — сказал он.
С Орели он привозит обычно полсотни рисунков и штук тридцать картинок. На этом заканчивается его год и начинается новый. Начинается с осеннего города. С мрачноватых дождливых пейзажей. И так ежегодно. Осень, зима, весна — город. Лето — Орель и Ковпаковка. Круговорот. Сколько он таким образом успел сделать и сколько еще успеет — приблизительно можно подсчитать.
В городе каждый день он обходит свои места. У него маршрут. Почти неизменный. Художественное училище, которое теперь, естественно, колледж, литмузей, худмузей, книжный, мастерская — своя или приятеля Евдухи, — и дом. Это уже вечером.

Но иногда его прорывает. Когда в городе открывался художественный салон «Хиларис» (превратившийся потом в обычную лавку непонятного профиля), они устроили выставку Немятого. Собрали журналистов, прочую рафинированную публику. После официальной части и осмотра экспозиции Немятый сказал о себе прямо в телекамеры: «Вот, — сказал, — перед вами художник европейского класса. Эти картинки могли бы висеть в Париже». Телевизионщики переглянулись и, не сговариваясь, вырезали слова Немятого из своих репортажей. Все телестудии вырезали. Ни одна не оставила. Я — в те времена газетный журналист — поступил не лучше. Сделал вид, что ничего подобного Немятый не говорил.
Когда-то я скаламбурил: «Кто сказал, что художник должен быть голодным? Художник должен быть Немятым».
Каламбур Немятому понравился.

Да, это же самое главное. Немятый не продает своих работ. Удачные ему продавать жалко, он хочет, чтобы все они были ему доступны, а не висели черт-те у кого и черт-те где. А неудачные (те, что ему кажутся неудачными) он продавать не желает, чтоб не было соблазна судить по ним о его живописи. Так он говорит. На самом деле он все делает для того, чтобы его работы не уплыли куда-нибудь за рубежи, остались на Украине.

И он расстраивается, узнав, что его картинки уехали в Америку, Германию, Израиль, Канаду, Россию. Да мало ли куда расползаются его работы. Когда уезжал я и увозил картины, которые он мне на протяжении многих лет дарил, он тоже расстроился. Видимо, он дарил мне картины не для того, чтобы я их увозил. Совсем не для того.

Что еще можно сказать о Немятом? Знаток западноевропейской живописи. О Мунке, Пикассо (которого называет Пашей), Сезанне может говорить часами. Страшно злится, что художники не читают, не смотрят, что и как делали старые мастера, и изобретают велосипеды. Сам может зайти в книжный и простоять там до вечера, читая и рассматривая книги по искусству, альбомы репродукций. Купить — денег нет. Тем не менее за жизнь дома скопилось довольно много книг. Которые покупались в ущерб всему.
Он говорит: «Они не знают, как определить — живопись это или не живопись». А я знаю. Это элементарно. Повесь свои картинки рядом с Пашей, Сезанном или Мунком, хотя бы мысленно, хотя бы рядом с репродукциями. Если они не упадут (в переносном, конечно, смысле), не завалятся — значит, живопись. А если упадут — сам понимаешь.
Слава Богу, Немятый больше двадцати лет преподает. Больше двадцати лет он учит живописи и рисунку детей — как он выражается. На самом деле это великовозрастные оболтусы и их подруги. То есть он преподаватель художественно училища, ныне колледжа. Правда, он утверждает, что ничему никого не учит. Просто не дает угробить то, что в детях есть. И таки не дает.

Александр Хургин

Учасники

Тім, Art-Vertep, Chyzh, nady