Автори / Данило Польовий / «НЕБО КИРПИЧНОГО ЦВЕТА». Частина 3

«Рабочий день» (перевоплощение)

Дети бегают из комнаты в комнату, Кричат, дерутся. За ними бегают родители и пытаются успокоить. Ну, как всегда. Напачкают, насвинячат, а мне убирать. Чего именно я? Скоро все разойдутся по школам — работам, а я останусь убирать, чистить и мыть. Где-то в зале сидят старики и смотрят мыльные сериалы. Стеклянные глаза роют дыры в телеэкране. Кашляют, жалуются на свою неудачную советскую жизнь. А я должна пахать и молчать, не жаловаться.

Дневная жара скользит по стенам. В доме так тихо и мирно. Но через два часа вернутся и снова начнутся крики и беготня. А я буду стоять в углу и ждать новой работы, Что я могу еще хотеть, обыкновенная швабра? Пожалуй, только спокойную старость с образованным веником!

«Дом в три этажа»*

На городских часах было 9 часов 17 минут. Многие люди спешили на работу, оставляя дома кровать, домашние тапочки и хорошее настроение. Хмурые, не выспавшиеся лица были везде, на каждом шагу и все они мечтали только об одном — о мягкой, теплой подушечке и куске яблочного пирога. Все вокруг двигалось и шумело и только на одной из серых улиц, в большом и грязном доме все оставалось более — не менее спокойным. Дом дышал своей, не похожей на другие, жизнью.

На первом этаже в квартире №3 жил Семен Семенович Войштейн, чистокровный русский семидесяти двух лет. Жил он один (не считая, маленькой ободранной собачки, двор-терьерской породы, с гордой кличкой — Цезарь.) Каждое утро Войштейн выпускал Цезаря в коридор, где собака могла спокойно разобраться со своими нуждами у соседской двери.

На втором этаже жила Марта Зябликова, девушка лет двадцати. В это утро она прыгала по своей квартире, исполняя хриплым не проснувшимся голосом кришнаидские песни — молитвы.

На последнем, третьем этаже, в небольшой однокомнатной квартире жил молодой человек. Все его родственники либо уезжали в страну кленового листа, либо умирали на родимой земле, с серпом и молотом в руках. Парня звали — Жора Пунцов. Он лежал на не большом диване, укрывшись одеялом, из-под которого торчали только большие и мохнатые ноги. Диван, табуретка и Жора — это были все ценности квартиры. Уже около двух лет, Жору никто не будил по утрам. Родители умерли от нехватки коммунистических правил, а братья и сестры эмигрировали в канадские поля, променяв борщ и сало, на кленовый сироп.

Отец у Жоры был, невысокий щуплый мужчина, с зализанной челкой, прикрывающей залысину. Единственное украшение этого мужчины было имя — Ираклий Памфилович. Всю свою перекошенную жизнь он работал учителем музыки в местной школе, для далеко не гениальных детей. За все это время, кроме геморроя он ничего не заработал. Умер Ираклий Панфилович довольно нелепо. Решив покончить жизнь самоубийством, но не найдя достаточного количества снотворного, он наелся аскорбинок и чтобы долго не ждать, побрел в направлении морга. И все было бы нормально, если бы не автомобиль скорой помощи, переехавший Ираклия на одном из перекрестков.

Жена Ираклия и по совместительству матерь Жоры, Пургения Исааковна, была женщиной — танком. Кирпичная рожа — лица, широкие плечи, гренадерский рост и маленькие усики. Любовь к шуткам «а-ля Петросян» и второе имя — военная машина. Детей она воспитывала фашистскими методами, при этом, надеясь в старости умереть в кругу любящих людей. Настырная, грубая и жадная, она появлялась неожиданно, непогашенный долг за электроэнергию. Покинула она этот мир тоже достаточно глупо. Жоре было около пяти лет. Проходя мимо стройплощадки, ей на голову упал мешок с цементом, но либо мешок быстро летел, либо она медленно шла, в общем, мешок упал прямо перед ее ногами. Следующие десять минут Пургения Исааковна стояла, закинув голову и покрывала матом весь этот мир. Закончив свой монолог она поковыляла дальше, как вдруг, перед ней, точно призрак коммунизма, явился один из строителей. От такого нежданного она попятилась в сторону и, не заметив люк, упала в него. Оставив ребенка с отцом.

Мальчик рос, вбирая в себя слабый характер отца и грубея по ходу дела, что, несомненно, было от матери.

Так вот, в это утро, Жора лежал на диванчике и размышлял о причудах жизни. «Почему колбаса вареная стоит дешевле сухой, ведь сухая всего — на всего кусок вяленого мяса?». «Почему эта чертова собачонка, из квартиры №3, все время метит именно мой коврик?». Решив, что на сегодня умных мыслей хватит, Жора встал с помятой кровати. Прошлепав в ванную, Пунцов обнаружил, что воды нет и, повторив одну популярную поговорку о причинах исчезновения воды, пошел собираться на работу. Заглотив булку с маком, времен революции, он побрел к входной двери. Дернув за дверную ручку и потянув дверь на себя, Пунцов увидел маленького Цезаря, готового удобрять коврик. Встретились два хозяйских взгляда, Жора со всей силы, которая могла у него быть в такое раннее время, пнул Цезаря в район пятой точки. Цезарь, толи взвизгнул, толи хрюкнул, но достаточно быстро полетел в сторону лестницы, при этом собака гудела, как старый трактор. Довольная улыбка, играла, на лице Пунцова. Жора так стоял бы и дальше, если бы не шум за спиной не привел его в чувство. Резко повернувшись, он увидел, что соседняя дверь со скрипом закрывается. « Не может этого быть!» — пролепетал ошеломленный Пунцов.

Утро сменилось днем. Жара охватывала каждый поворот большого города, не оставляя места для тени, в которой люди могли хоть чуть-чуть остыть. День прошел, уступив место теплому вечеру.

Люди возвращались домой с работы, надеясь повысить настроение за обеденным столом.

Жора сидел в гостиной товарища Войштейна в окружении соседей.

«Он выходил из комнаты!»- визжал Жора, размахивая руками и не замечая, что соседи пригибаются и избегают его руки.

Марта сидела в стороне и смотрела на потное лицо Жоры. Войштейн видел в глазах Зябликова один лишь вопрос.

В квартире №66, уже сорок лет живет человек, которого никто и никогда не видел. Единственное, что было о нем известно — это то, что он был художником. Кто-то говорил, что этого «соседа» забыли родители, когда он был еще совсем маленьким. Время шло, ребенок рос, забывая про весь мир.

«Какая глупая история» — вздохнула Марта и посмотрела в окно, где на темном небе появлялись уже первые звезды.

Проходил день за днем, оставляя за спиной прошлое и открывая будущее. Каждый наблюдал за квартирой №66.

Войштейн усаживал Цезаря на порог шестьдесят шестой квартиры и скребся в дверь. Зябликова, тарабанила в дверь и, кидала камни в окно, но дверь не открывали, а камни попадали в окна второго этажа. Последним в бой пошел Жора. Но в свои двадцать пять лет, он не блистал умом. Собрав всех соседей, он и еще несколько мужиков — Бугаев и Быкин, прыгнули на дверь всем своим весом. Дверь долго не поддавалась, но упрямые соседи все давили и давили, пока замок не щелкнул. Повалившись на пол, поверх двери, соседи начали вталкиваться в небольшую темную комнату. Жадные, упрямые глаза вглядывались в темноту, в надежде увидеть, того самого соседа. Чей-то голос зашипел, нарушая шуршание: «Смотрите!». В углу на инвалидной коляске сидел дряхлый старичок. Седые сбитые волосы закрывали его лицо. Темный порванный халат был завязан поясом на животе старика. Он, сидел, согнувшись, как будто что-то искал на потертом полу. Глаза старика были закрыты уже навсегда. Час спустя врачи рассказали, что пришло его время покинуть этот мир. Из родственников никого не нашли, все эмигрировали в поисках лучшей судьбы. Старичка похоронили на кладбище для бездомных.

Через несколько лет дом снесли. Что случилось с Жорой, Войштейном и Забликовой, осталось тайной. Кто-то говорил, что они уехали, а кто-то, что они попали в «Желтый дом». А может это все, что я вам рассказал всего-навсего выдумка, сказка. Хотя, что вы ожидали от меня, собачки-двортерьерской породы, рассказавшей вам эту нелепую и глупую историю?

*Это самый первый мой рассказ, так сказать — дебют. Спасибо большое Бураковской А. З., что она нашла во мне меня.

«Reality show-play»

Я открыл глаза. Теплая жидкость, похожая на кисельную жижу, окутывала меня с ног до головы. Возможно, я в последний раз смотрю через мутную жидкость на шероховатые, скользкие стены. Сколько времени я здесь сижу? Достаточно долго, чтобы понять, что выхода отсюда нет. Это одиночество меня когда-нибудь удушит. Но со временем привыкаешь, вслушиваясь в шорохи за стенами.

Сегодня должно что-то произойти. Это я чувствую. Мне надоело сидеть одному в этой коморке. Бить стены в надежде на то, что они картонные, бессмысленно. Но дверь есть, маленькая, но все равно — шанс. Я смог открыть ее и выйти на яркий свет. Меня кто-то взял за бока, поднял над головами и торжественно произнес: «Поздравляю малыш, сегодня ты родился!»

«Reality show-stop»

Меня искупали, подстригли ногти, переодели в праздничный костюм и уложили на металлический стол. Я лежал не мигая. Прохладный, пыльный свет пронизывал меня, не давая возможности подняться.

Воспоминания проползали в мою голову через уши и глаза. Я слышал собственный смех, слышал удары мяча о молодую траву. Через мою голову проходило множество мгновений, целая пленочная катушка. Я пытался остановить пленку на 25 кадре, но жизнь не дала мне такой возможности. Глупо получается: я один, лежу, черт знает где, на столе и жду. Жду не долго. Входит мужчина и вносит венок. Это последняя вещь, которую мне дарят — мне так кажется. Так получилось…

Я лежу в праздничном костюме и смотрю на венок с глупой надписью: «В последний путь!»

«Free’Дом»

Пока я читал книгу, из этого мира ушло пять человек. Вытерли пыль и закрыли дверь, на этом все. А я сидел и читал. Если бы я сидел дольше, то, может быть, ушло бы еще несколько человек? Но этого не произошло. Я просто закрыл книгу. Помыл посуду, выкинул мусор в закоптившееся окно и запер дверь. Может, я ушел, а может, и остался. Я видел чистое небо. Я видел пурпурно- алое солнце. Может, кто-то видит тоже самое сидит и смотрит.

Я открыл холодильник и ушел. Вы когда-нибудь уходили? Попробуйте, вам обязательно понравится!

«Черт знает что»

Когда мне было шесть лет, мне подарили настольную игру. Игра называлась «Здесь были боги». Я мог часами сидеть и бросать игровые кости. Каждая новая победа давала мне возможность начать с начала. Я видел, как люди строили Вавилонскую башню. Я помогал строить золотого тельца и вбивать гвозди в руки Иисуса, помогал сжигать детей во имя инквизиции. Я вместе с Хувавом боролся против Гильгамеша, это я пустил сплетню о том, что иудейский народ убивает младенцев, все это делал Я.

Я не получал от этого удовольствия, это были всего лишь мелкие препятствия перед финишной лентой. Со временем меня начали бояться. Люди дрожали, увидев мою тень. Мне придумывали сотни имен: Тархан, Нечестивый, Азазель, Шайтан, Бес и с каждым днем все больше и больше.

Я не перестану играть до тех пор, пока не смогу достаточно точно сказать, что здесь КОГДА-ТО были Боги. И только после этого пойду искать новую игру.

«Для лучшей жизни»

Они пытались выглядеть, как все. Пытались потеряться в толпе обыденности. Они стремились к монотонности. Им надоело играть в игры. Они хотели видеть, хоть что-то осязаемое. По вечерам они вспоминали детство, мячи скакалки, конфеты в цветной фольге. Им надоело видеть из своего окна океан. Иногда они задумывались, что будет после времени. Но все недолговечно… Капли дождя били по плечам. Они видели себя, но все не так просто. Им надоело участвовать в шоу. Они хотели быть, как все. Но все не хотели быть, как они. В конце концов, кто они, всего лишь мечты. А без мечты прожить можно. Нужно лишь чуть-чуть постараться…

«Три кусочка»*

Давным-давно, когда Солнце было богом, жили три брата. Жили они бедно и совсем не знали счастья. Старшие братья пытались жить каждую секунду, а младший ставил время во главе своей жизни. Пошли как-то братья в горы, а по дороге наткнулись на глубокую яму, а в яме шкатулка. Старшие братья прыгнули в яму и открыли шкатулку, а в шкатулке три кусочка счастья. Взяли братья по кусочку и позвали младшего:

«Нет, я к вам не полезу, у меня совершенно нет времени, проживу и без этого счастья» — ответил младший и пошел в горы.

Прошло много лет, солнце перестало быть богом, у людей появились новые боги.

Старший брат уехал в город и стал великим человеком. В честь среднего брата назвали поселок. А младший стал пастухом. Люди считали его лешим. Когда он умер, никто не знает. Но поговаривают, что где-то в горах есть его могила. На плите написано совсем не много: «Он мчался за временем, но так и не смог его поймать…» Иногда мимо проходят пастухи. Они останавливаются, вздыхают и смотрят на солнце, чтобы определить время.

*Посвящается очень хорошему человеку — Мухтарову Иззяту.

«Школа»

«Послушайте меня внимательно, я, что играю с вами?» — учитель ударил по столу и открыл журнал.

«Чего я только не видел, но такого хамства…»

Дети сидели и внимательно смотрели на учителя. Двадцать пар глаз сверлили его, не давая возможности сопротивляться. Стрелы скрытой злости впивались в его тело.

«Не знать историю собственной страны, позор!» — учитель опять ударил по столу, маленькая чернильница упала на пол и разлетелась на тысячи фиолетовых капель. Один из учеников вскочил с места и побежал за тряпкой.

Дым жженой травы и листьев, обволакивал все кабинеты и коридор.

Где-то за школьными стенами ездили машины и ходили люди, а в школе все застыло. До конца урока оставалось двадцать четыре минуты и семнадцать секунд. Учитель сидел за своим столом и заполнял журнал, капли пота текли по его разгоряченному лицу. Ученики молча смотрели на учителя. Открылась дверь, вошел ученик с тряпкой и начал вытирать чернильную лужу.

В эту самую секунду на улице все остановилось. Глухая сирена наполнила всю жизнь. Вся школа уткнулась в окна.

Спустя десять минут военные доложили своему начальству, что Хиросима и Нагасаки уже уничтожены. Нечего больше бояться, все уже в порядке…

«Еще одна пачка сигаретного дыма»*

Неделю назад я не смог описать свободу. Я сидел у приоткрытой двери и ждал музу. Она вошла спустя 5 часов, медленно, элегантно. Она присела на сломанное кресло и закурила. Мягкий сигаретный дым обволакивал всю комнату. А я сидел у приоткрытой двери и держал в руках перо, ждал. Она молчала, и я молчал, она засмеялась и исчезла, а я улыбнулся. Как мне описать свободу? Она не сказала, даже не оставила свой сигаретный окурок. Неделю назад я не смог этого сделать, завтра не смогу тоже…

*Свобода-это возможность сказать, что дважды два-четыре. Если дозволено это, все остальное отсюда следует". (Дж. Оруэлл «1984»)

«Тучи» (перевоплощение)

Мой дом — крыша, мои друзья — звезды. Я гоняю луну лапами, а она прячется за черными крышами домов. Я одинока. Вы слышите мои крики горя и не помогаете.

Зеленые глаза смотрят в темноту. Мне грустно, когда остальным весело. Я знаю, где-то есть лучшая жизнь. Там среди зеленых пятен травы гуляют такие же, как я. Когда-нибудь я туда, точно попаду. Хочется верить в лучшее…

Меня пинают сапогами, наступают на хвост, а я кроме шипения, ничего… Я живу среди туч, а тучи среди меня. Вы слышали мои крики горя? Все!

Додав Art-Vertep 22 лютого 2003

Про автора

Полевой-это…Полевой-это Даниил.Полевой-это 18 лет.Полевой-это студент Международного Института 21 Века (г. Москва).Полевой-это ДНЕПРОПЕТРОВСК!!!Полевой-это 5 лет прозаик и 4 года поэт.