Автори / Станіслав Полонський / Поезії. Частина 2
Вместо шарфика шнур нейлоновый
Я любовь закрутил с Илоною,
а она оказалась сукою.
Транспарентной помадой пачкала,
умывалась трофейной «Пляской»,
«Лаки страйк» изводила пачками и бранила
меня
Ночью всё повторяла «Аи вонт ю!»
утром враз исчезала со студии,
и потом объясняла с зевотою,
что до ленча сдавала посуду.
Стали видеться с нею всё реже.
Я слезьми монитор свой залил.
А однажды увидел: с помрежем
целовалась в просмотровом зале.
И, сжимая платок её вышитый,
я расчёты веду на бумаге:
что — упасть с операторской вышки?
Или кинуться мне под тонваген?
*****
И вкусы, и запросы мои странны, я экзотичен, мягко
говоря.
В. Высоцкий
Я сер, как грифель, и остроты мои плоски.
Я — между нами — эмоционально туп.
Меня шокируют наряды В.Милосской,
но восхищаюсь я дизайном пачки «Ту».
Я колебал, что там читает Сомов,
стишками Лорок меня нет, не прошибёшь.
Люблю куплеты о предзонниках и зонах,
и мой Пегас занудлив, хил и пошл.
За сто дубов с двумя шлицами лепень -
мечта моя, мой светлый идеал
Сундук мой кинозвездами облеплен,
а
Все говорят, что есть на белом свете
игрок на органе, который там Бабах.
Мне нечего на этот счёт ответить,
«Пусть говорят»играю на губах.
Меня, так кажется, есть повод моветоном
считать за стилизованный сей шип
раздвоенной, тройной, расшестеренной,
эт цетера, рассотенной души,
но, хоть погряз в безделье и пороках,
мне к жизни правильной не заперт поворот:
моя душа, повзводно и поротно, шагает строем
возвышаться на «Норок».
*****
Заховалась луна за овином.
Телефон ономнясь подключил.
Митрич сердце своё на ночь вынул
и в стакан положил под лучиной.
На диван, перекупленный в морге
вопреки предсказаниям грустным,
с покетбуком про «Лесбиэн орги»
он взбодряется с охом и хрустом.
Ночь неслышно спустилась на домны.
В унитазе ныряют гурами.
Захлынается пением томным «Панасоник»
под сенью гераней.
Вот и всё. Волгло, зябко и пусто.
Шебуршат в холодильнике мыши.
Папа Хэм обнимает Капусту на
обложке журнальчика «Вышка».
*****
Размеров множество в стихах я испытал,
но лань Поэзии я так и не догнал.
Аллах мне в помощь!
Пару свежих мыслей
вдохну сейчас же в стиль «ориентал».
Спешит, торопится в часах моих песок.
Увы, мне не достигнуть славы Пикассо.
Что жизнь? что вечность? что Полонский Слава?
Всё пыль, Над всем Махмуда колесо.
Всю жизнь короткую работает ишак.
Гляжу я на людей — поспеть к звонку спешат.
К шайтану все звонки!
Есть парки и пивбары,
есть много всякого, что требует душа.
Я лалов не коплю, денариев не прячу.
Коль весело — смеюсь, а если грустно — плачу.
Что бедность мне! Я зряч и я поэт.
Пока со мною «ФЭД», я Ротшильдов богаче.
Есть штука мудрая, ей имя микроскоп.
В несчастьи сам себе задай вопрос простой:
не смотришь ли на жизнь сквозь хитрые стекольца?
Не видишь ли беду огромней раз во сто?
Стараясь
а людям всё равно, жила иль не жила.
Стараясь,не забудь отведать мёда жизни.
Кто знает меру мер, тот счастлив. Иншалла.
*****
Август сквозь рейки шторы,
Кубики льда на «Санине».
Кодак, ракорда шорох.
Ветошь — не запятнаться.
Жарче 6П15
шёлковый круп
пантопон, микробы.
Свёрнутый вентиль душа,
Бикса, корнцанги, шпатель,
Плавиковым шпатом -
несъеденные сардины.
*****
И сохла, забыта, с полдён до утра спиральная
кисточка Пондз «Маскара».
Рэй Чарлз за пять ноль и Клифф за гос
и вкус маслянистой отруты «вайт хорз»
И крен горизонта, и шёпотом крик.
И блузка на плечиках. Цвет — электрик.
Чифир по утряне:
Наклеен на «Эврику» Алан Делон.
Звонок 002, звонок в гороно.
Иприт с люизитом —
Лёд рубленый за рамой сыплется!
свет ночника жёлт и покат.
Летим вплотную, словно
А тут простор — шаром
и дым как на карточках «Трива»
В стиральном баке таймер тикает
да толку? Нечего взрывать
К изножью — полосы махровые
простывший кофе густ на дне.
Начало марта. Стопкой романы
увязаны на целевой обмен.
Поливинилом пахнет в горенке,
скворчит в табачном фильтре клей:
коптит в свинцованном стекле.
Хрустит ледок на ветке
лежим озябши, неподвижные,
под Пепельницей из хрусталя.
Посвящение I
Мне помнитесь Вы
большеглазою барышней:
причёска забавная после колонии,
духи Шануар,
буратинные марши
и хрупкие плечи под синей болоньей.
Мне помнится:
Вы забавляетесь кольцами
в седом полумраке.
С улыбкой мгновенной
грозите мизинцем,
прихлопнутым «Шольце»,
И воск на батисте.
И точки над веной.
И «только на чёрных» никто не сыграет.
Шипит калорифер каминным угаром,
Бурэ прогудели пятнадцать ударов.
Туман беспросветный — погода сырая.
Посвящение 2
Парни в маренго Вас в обысках тискали,
бледненький
Хрупким изношенным диском Вертинского
медленно кружится чёрная жизнь.
Светом пытали ли, вену искали ль
Вам -всё позабыто в желаньи лететь.
Успокоительным бромистым калием иней
блестит на надгробной плите.
Освобождение — узкой полоскою,
пыльненькой, словно изнанка кулис.
Фотопортретом работы Полонского снизу
украшен сиреневый лист.
Памяти
Ухожу навсегда, и никто не кричит мне ’Постой!"
Я старался у них. Нужным быть я хотел и послушным
Выдают с трудовой лист расчётный обидно пустой,
неуютный такой, как дежурный фургон спецмедслужбы
По утрам от пирсов держат курс к полосатым буям
шлюпки, яхты «Дракон», катера и моторные лодки.
Ну а мне наплевать. Курс держать мне теперь на… ,
удержать бы в руках пузырёк «Померанцевой» водки.
Каждый день с соплячнёй я в компаниях лью по газам,
рву бушлат на груди,открывая заношенный тельник.
Я теперь по утрам нелегко продираю глаза,
обнаружив себя в кружевах незнакомой постели.
Мне навстречу менты в
к перерывам ногтем с стеклотары стружу этикетки.
Если будет кому, то ему я скажу, не темня:
как на море пожар, с давних пор для меня эти кепки.
Перочинным ножом я на клёшах стригу бахрому,
в 19.OO впереди зажигается «ПОЗДНО»
Потому как бугров три недели видал на хрену,
с «трудресурса» на днях мне повышено званье до БОЗа
Вот такие дела. С тех делов я кругом задолжал -
и Весёлой вдове, и хозяйке угла бабе Кате,
Ну а мне наплевать.
Без вина полыхает душа,
точно в сорок втором догорал у меня бронекатер.
*****
Фиолетовый вечер под Пасху,
в жесть ворот обусловленный стук.
Подставляй свою тару с опаской:
всё же мы на посту.
На посту калорифер стрекочет, как «Консул».
Ветер путается в кистях,
и скользит в КВНном оконце
вишня с кобальтом — новенький стяг:
завтра двадцать второе апреля -
Зимодежду в подвал унесли.
Глянь — охранный участок отбелен
лепестками иззябнувших слив -
С ленты в рифму кричит Вознесенский.
За стеною — вагонный каркас,
рефы грустно плюют возле секций
и горит 04- /горгаз/
ветер дмёт в газосветные угли.
Дети строем канают на фильм.
Сигаретные фильтры разбухли:
их (зачем?)окунали в эфир
Обнажённая лампочка сбоку.
Здесь спецшкола недалеко,
где звучит ограблением /скоком/
песня медленная «Сулико».
*****
Ветка тополя в раму колотит.
Носят дворники снежный творог
в опрокинутый набок колодец
проходных непролазных дворов,
над какими в метельных опилках
отсекает своё
дом, украшенный мятной лепнинкой,
где живет невнимательный бог
Здесь — пугающе, как СВЧ -
розовеют неполным накалом
круглосуточных сорок свечей,
дверь скулит на короткой цепочке.
На площадке слесарный карбид
набухает. И запах цветочный,
свежевыбритый запах обид.
След медовой декады с мальчишкой -
поднимает края «Йодоконт»
так похоже на соус горчичный,
позабытый своим едоком.
Дремлет «Зингер», укрытый попонкой,
а под ним, мятый,словно рецепт,
остывает от бешеной гонки
мармеладом гружёный прицеп;
в уголку по системе СЕКАМьей
безголосо мигает «Фотон»,
и трельяжный тоннель в Зазеркалье
занавешен короткой фатой.
Ширмы, ширмы высокой шкатулки.
Мирно щёлкает мытый паркет.
На безбрежной сырой штукатурке
купоросным квадратом Марке.
К подоконнику вечером долгим -
воронёные птицы на слёт,
и в початой конической колбе
блещут горькие капли от слёз.
*****
Словно кильки в рассоле, вокзалы в лизоле.
Дровяные редуты с оттенком седин.
То следы ледника, то колючие зоны.
Впереди только шпалы, а день позади.
Запах лесоповала и привкус фреона.
На тяжёлой двери мелом: «Реф, не скучай!»
И звонки блокировок — ночным телефоном
-пункт обгонный Колфонд и разъезд Омсукчан.
Позади белый свет, впереди мрак огромный.
Километры в маршрут — как на горку висты.
Вверх по карте. По рельсам, стальным макаронам,
голубым в сером свете Полярной звезды.
*****
Автомат был такой густосиний
и измятый, как тюбик от пасты.
И монета входила с усилием в щель,
забитую масляной краской,
И гудок был далёк и прерывист.
И хрипел голосишко мальчонки,
поспешал: ничего не случилось,
и просил неумело о
Над железнодорожной платформой
мокро хлопали майские флаги.
И маршрут был
и
Отдирали с прилавка открытки,
и никто тут не только не плакал,
но напротив: всё было покрыто
лаком, лаком. И сызнова лаком.
*****
Воздух плотней мастики от
тарантелл и хот:
Крутит весь день пластинки
траловый ржавый флот,
выгрузкой замордован.
Клейкий офсет актрис.
Вертится на швартовах
звонкая жесть от крыс.
С борта, из тени бота
с выцарапанным «авось!»
штурманы в позолоте
ловят бычков на гвоздь.
Им прокричать «ура» бы:
кончился рейс на Горн,
тихо чадит у рампы
мой пожилой вагон.
Бухта в зелёной синьке.
Пахнет салон чешуёй.
Дизель стучит, как «Зингер»
напоминает жильё.
Круиз
Бледнея, как леди Астор, в лонгшезе под сетью талей, кивали моим
ассонансам, но был я для вас Никем. Печальная, вя смеялись и, край
приподняв вуали, надкусывали"ананасы и пили «Шато Икем».
Вы к берегу не пристали. Спешили во мгле куранты. Обёртка от
шоколада на сумрачном канапэ… Покачивалась тень под лампой, и
даши шелка свистали и падали лепестками измученных орхидей.
Проснулся рассвет ненужный. Горел горизонт крапплаком.
Склонившись к клавиатуре, терзали вы лайк перчаток В салоне вам
было душно, но вы не «могли заплакать, больным альбатросом в
бурю в бесцельной тоске кричать
*****
Заховалась луна за овинами,
а печали ни спрятать, ни выругать.
Ах, зачем меня, парня невинного,
капремрнт понукают курировать?
Средь железьев
заглазейся — в момент расплюснет.
Ты пошей мне, зазноба, тапочки:
будет в чём схоронить
Предстоят мне сегодня с рассветом
эксприменты в различных режимах.
Пропадай, моя жизнь неспетая, в этом
самом стану матершинном.
Никополь, стан „140“ Ютиз
Англетер I
Я армяк носил, был телёнком,
и не знал, кто такие
А теперь я ношу дублёнку и снимаю их
„Хассельбладом“.
Вместо подписи ставил крестик,
не давали аванс поэтому.
А теперь я кубыть при мессе:
нынче стал я известным поэтом.
Обжимали на щи в бригаде,
где пускач со всех сил крутил я.
А теперь, как путя мне дадена,
я слыву всероссийским кутилой.
Было, ставил по восемь —
мог ведь, по весне распирало груди,
А теперь и в жару и в мокрядь
аутотренинг талдычет „Грундиг“.
Опостылел ….
и
Что ж теперь — только номер с ванной,
да ещё коробок „Полсилвер“.
Англетер 2
Всё гузыню свои припевы,
а тоске уже с горлом всклень.
Я, конечно, совсем не первый,
кому с жизнью бороться лень.
Сколь
а остался я — шантрапа. Слава богу,
что есть духовка
и текущий, шурша, пропан.
*****
Вы целуете так эффектно, вы целуете так экстазно, так чарующе и забывально
нежнопламенных губ туше. Вы со иною в интимном скерцо, вы сегодня — триумфный
праздник. Вы — цветенье рододендронов в рифмозвонкой моей душе.
Как обычно, ваш бюст в шиншиллах, снова в вашей причёске флоксы, Вы сегодня —
чемпионесса
окутаны тонным лоском, и кларнетом звучит в движеньях
Вы целуете так андантно, орифмлённая томной лаской,
вы вибрируете под впечатленьем станиславноэфирных строкю
Нам осталось шестнадцать тактов. Вы ведь знаете: тёмный клаксон
афонической ариеттой навсегда разорвёт
*****
Мой саксофон, последняя отрада,
пропой мне, что сирень уж отцвела.
Пропой за жизнь, но я молю — не надо
про эти четверть века в лагерях.
Пой,
как били нас
Всю жизнь вокруг решётки из железа;
пой мне про Джелси, что была добра.
Она была совсем ещё ребёнок,
мне пела марш коммунистических бригад.
И я с ней пел, нетрезвый и влюблённый,
забыв про мусоров и карцера.
Она просила чёрный бизнес бросить
и изучить хоть дизельный мотор.
А я отнёс в притон — пивную „Осень“
её последнее песцовое манто.
И вот лежу на нарах, весь продрогший,
и пальцем бережно касаюсь клапанов.
Я в тишине своей последней ночи
наигрываю фугу фа минор.
Плачь, саксофон, про завтрашнее утро:
подаст команду хмурый капитан,
и взвод солдат возьмёт ружьё
залп прозвучит, умолкнет барабан.
Она одна, она в тоске рыдает,
склонив плечо на мусоропровод,
и горьким голосом сквозь слёзы восклицает:
— О Станислав! когда же он придёт…
*****
Снова излишества — ночью был занят.
В стылой лепнине не тает пыльца.
Вышел с- под портика — мумий в бальзаме
пили метилвиолетный бальзам
Нехарактерный дли позднего марта
иней и мрамор, и по четвергам
простыни в пепле, в дымке иАматор»
комканый рубль от ДК до ДК
Тута ли, тама ли — всюду бромиды
пилит Вертинский
В марле лежит,глицерином промытый
дивизион
Голуби пачкают с антаблемента,
гипс — аполлонова голова,
серп галереи, а для алиментов
пост 60,чтобы ночь кайловать
Март на излёте — ступени в порошке.
Гипсы излишеств подобны тортам
По макияжу две блёстки дорожки
из глицерина — от глаза до рта
Баллада
Девчонка с подстриженной чёлкой
одна по Плехановской шла
и падали крупные слёзы
на очень горячий асфальт.
Любила она постового,
а он ей ответил отказ.
И вот молодая девчонка
судьбу приютила у нас.
Она с нами радость делила,
хоть было в ней сердце в слезах,
и часто на скрипке играла,
чего не умела сказать.
Играла, а урки рыдали
и жизнь проклинали свою.
Зачем, дорогая девчонка,
ему ты сказала люблю?!
Но вот наступила и осень,
шалман почти весь замели.
Осталась одна лишь девчонка
с поющимся сердцем в груди.
Одна без шпаны тосковала,
хотела им всё рассказать.
И ночью внезапно решилась
менту про судьбу написать.
Она его сильно ругала,
что он не увидел любви,
и очень его умоляла:
сожги ты все письма мои.
И вот под весну в
решила она пожениться
и выйти за
А летом узнали как будто,
что тот негодяй постовой
сломал страдиварскую скрипку,
ботинком стоптал канифоль.
И вот наши урки решили
на осень заделать побег,
самим с постовым разобраться
и сделать ему
Они по Садовой прошлися
А в разбитых своих прохорях,
а вечером сразу решили
снять новый наш универмаг.
Не тронули туфли на рыпах,
не взяли они ворсолан,
а взяли одну только скрипку
и к ней канифоль про запас.
Добрались потом в Красный Камень,
Нажав музыкальный звонок,
увидели нашу девчонку,
и лёг на ступень постовой.
*****
Она вся в рыданьях забилась,
и начала их проклинать:
— Зачем же его вы пришили,
его я
Подъехал во двор чёрный ворон,
ребят повезли на восток.
Но долго в ушах трепетался
у них музыкальный звонок.
Она по Плехановской ходит
и прячет безумный свой взор,
и носит с собой она скрипку
с одной одинокой струной.
*****
Фонтан ещё бился, наполненный страстью.
Глаза баронессы устали рыдать.
И вот баронесса подходит к фонтану,
чтоб жалкую жизнь свою вмиг оборвать.
Навстречу ей вышел из оранжереи,
садовник её удержал молодой:
- Постой, баронесса, так быстро топиться,
а лучше сейчас стань моею женой!
Упала лорнетка на землю, разбилась,
хотела людей баронесса позвать.
Но юный садовник таинственным жестом
велел ей пока как могила молчать.
- Послушай, послушай меня, баронесса,
как сильно обидел твой
И, руки скрестивши, садовник воздвигся,
в глазах его страстных был страшный укор.
Я очень красиво играл на рояле,
я начал играть, когда был крайне мал.
И граф Задунайский, мой бедный родитель,
всегда шоколадкой меня поощрял.
Папаша однажды ушёл по этапу,
сестрёнка работать пошла на вокзал…
Твой
в судебных делах очень сильно махлял.
Из глаз баронессы закапали слёзы,
и стала она пальцы в кольцах ломать:
- Забудь и прости всё плохое, садовник,
ведь наши сердца могут рядом стучать!
Мгновенье, и слились они в поцелуе,
садовник шептал: — Счас ты будешь моей!
Глаза баронессы лукаво блеснули…
Фонтан ещё бился, сильней и сильней.
*****
Над диваном, что в Поти куплен,
серебрится фольга икон.
Что ни ночь — отжимаю кнюппель
и гляжу на экран ИКО.
Стилизую стиши под «Озу»
и креветок от пуза ем.
На проспекте панелевозы
так похожи на ТЗМ
Пиво пью, покупаю мебель, подписал
на сентябрь «Гудок».
Но мелькает в зелёном небе
КРМ типа «Хаунд дог».
Строю душ, починяю «Сони»,
изучаю щенков окрас.
Тихо в Ближней пассивной зоне
и включён транспарант «Отказ»
*****
За околицу выйду с портфелью,-
захмурил меня,парня, город.
Чем шпынять бесперечь за похмелье,
лучше б спели душевно хором.
Вот, слыхал: турбулентность низкая,
так что будешь ли тут весёлый.
Плачет Леннон с заморского диска
про резину, про «Раббер соул».
Не слыхать пассажей на домре,
не видать мне парного рассвета.
Слух прошёл, что Луи Армстронг помер
всё зовёт поминать соседка.
Городские, они в наряде,
и звонят, не поймёшь которая.
А в
и всё больше приводов в контору.
Сыпь, «Хитачи», куплеты Козина,
вдарь,"Амати", с разливом брэйкаут.
на свободе ногами брыкает.
*****
Багряны стены, как халва,
чуречный сектор на весах.
Весна. Горластая толпа
суперфосфатит ханский сад.
Тоскливый стон магнитных лент,
«Божур», захватанный до дыр,
и чёток полиэтилен,
и шнур неведомой еды.
Волшебной дудочкой мастак
под крики публики манит
рефрижераторный состав
на винзавод им. Навои;
в несметных фотоателье
зеркалит неба мозолин;
подштукатурен ватный лев
и вновь зевает на залив.
Весна. Распахнуто окно,
клокочет байховый чайы.
Табун надгробных скакунов
линяет щебнем у ГАИ;
череспроспектная струна
исподним кружевом пестрит;
три муравьистых пацана пыхтят
окурками
У пастей уличной воды -
каре дюралевых канистр,
и в утлой кузнице вопит
Додав Art-Vertep 22 лютого 2003
Про автора
Художник-оформитель, фотограф фотоателье, оператор холодильных вагонов-секций… Он странно работал на случайных рабочих местах.
