Автори / Алєксандр Мухарєв / Восемь с третью. День девятый
(1) Ни малейшего волнения, утренний телеэфир – способ донести ещё не проснувшейся аудитории весть о том, что русская литература продолжает жить и твориться в Днепропетровске, а для этого хороши домашние заготовки. Мол, и надписи на заборах, по большому счёту и в сортирах являются знаками народной словесности, ведь и сам-то впервые не в тетрадке первоклассника выразил знание, как собирать слова во фразы, а на бетонной стене, ограждавшей троллейбусное депо. И первыми эмоциями, содержательным посланием граду и миру стало сообщение о победе футбольной команды «Днепр» в чемпионате Советского Союза, далёкий 1983-й год. Какой радостью и гордостью наполнилось сердце, как звонко пело и лучилось сознание, детское восприятие под наплывом чувств резко ускорялось и будущее выглядело оптимистично. Таким, как его представляла пропагандистская машина правительства и партии, ничего не имел против. Лишь позже, каждый вечер слушая зарубежное радио, прерывистые голоса «Свободы», «Би-би-си», «Немецкой волны» заронялись зёрна скептицизма, проросшие в народе с приходом Сергеича. Но не о том речь. Вот спросит ведущий по прозвищу Балаганов, дескать, лишь пивом и другими алкогольными напитками, развлечениями эксплуатирует молодёжь собственный досуг и формат чтения, а тем паче сочинительства ну никак не входит в рамки её интересов. Как же она станет внимать культу книги. Не утрачена ли популярность романов, повестей, рассказов, стихов под натиском компьютерных технологий, телевизионной агрессии, ультрасовременных кинотеатров, отрывных ночных клубов и прочих прелестей буржуазного бытия, где в цене не вдумчивое осмысление традиционных и вечных ценностей, а лихой драйв и адреналиновый кураж? И я ответил перед загипнотизированным зрачком телекамеры, что словесность – это тот же наркотик, но действие оного более рафинированно. И благородно: поражает сферу вертикальной духовности, человека заносит на облака невероятного наслаждения, ощущения сопричастности к Богу, ведь ты понимаешь суть предметов, процессов, происходящего и грядущего, ловко мыслишь и сопоставляешь свою роль с мировым контекстом. Не пасуешь и глупости не порешь, возможно, по началу да, запираешься в некой иллюзорной лаборатории, но покорпев там некоторые годы, начинаешь видеть иначе, прозорливо и глубоко, далеко. Минуя преграды рекламной фальши, устраняя барьеры суеверных и обманчивых правил игры, надиктованных паразитическими структурами. Также обратил внимание на высказывание братьев Стругацких по поводу своих произведений, они не описывает приключения плоти, что привычно для американских опусов, их влечёт возвышенный аспект – странствия духа, живущего, где пожелает. Оттого не всё так мрачно и в нашей периферии, оставленной на произвол доли, обиженной дыре. Вытащил из сумки подборку журналов «Афиша Днепропетровска» с моими публикациями – вот интервью с Ильёй Кормильцевым, здесь – беседа с любопытнейшим писателем юного призыва Алексеем Цветковым-младшим. К сожалению, руки да и ноги не добрались к порогу московских редакций толстяков, таких как «Дружба народов», «Новый мир», «Октябрь» и так далее. Отметил вкратце, что и на местной почве развивается примечательная самодеятельность, издания «Вольный Лист» и «Стых». Конечно, перед глазами стоял пример того, как нужно себя вести с телевизионщиками – без боязни, уверенно, с чётким пониманием правоты и стремительно поливать зазевавшегося, ибо мы вступаем на территорию, которую знаю гораздо лучше, являюсь если не специалистом, то интуитивным мастером. И показываю фокусы необычайной красы, засовываю голову в пасть изумительно-жестокой публики, относящейся с недоверием к альтруистам и энтузиастам в столь тупое и прагматическое время, когда грязные зелёные бумажки стали эквивалентом престижа, на шкале приоритетов означают какой-то доминантный момент. Воздействие телеэфира, как холодная вода и ветер – остужают голову, она пустеет и делается ватной, куда-то деваются аргументы и силы, как будто облучаешься бездушным океаном пессимистических взоров и поворачиваешь их так, что блестят камни фраз гранями алмазными, падают в карманы мозгов с глухим треском. Не приносят символического удовольствия, а скорей раздражают обывательскую массу. Около восьми часов утра, когда солнце пробило асфальтовый плен облаков, побрёл к трамвайной площадке, вскочил. Привычная коробка, покатил на улицу Маяковского. (2) Вчера правую или левую сторону диска переписывал Сергей, переплетая с разговором какой-то и музыкальный план, что-то воспроизводил проигрыватель компактов, когда беседовали о скудных перспективах. Он заканчивает институт и работу по специальности не подыскал, так что придётся бизнес родителей продолжать – перепродавать на центральном рынке овощи, фрукты, заниматься спекулятивной деятельностью, иметь стабильный навар, но с творчеством не связанный никоим образом. Разве что потребительский, обывательский момент вкусовщины может присутствовать, как выбор тех или других авторов посреди книжного развала, прочих среди равных кинолент того-то, такого-то режиссёра. Но взять в руки видеокамеру или засесть часок-иной за клавиатурой, настукивая жадно плотный текст превосходной прозы, улавливая жар удовольствия от рождающегося потока букв и цветных воспоминаний, каких-либо удачливых находок и всех приятных мелочей – этот кайф не для потомственного торговца, привыкшего мозолями загребать в просторные карманы замусоленные купюры и лишь наслаждаться эстетическим продуктом, но не создавать его. В крайнем случае, он в состоянии, когда наступит сезон падения цен – скинуть отпускной тариф. Компьютер жужжал, копируя шедевры Ким Ки Дука, за окном сгустился вечер, ещё терпимый ветер, не столь холодный, как мог быть ожидаемый в сию пору терзал занавески, проникая от форточки, шагами шпиона лез по стенам, ползал по полу, как расшалившийся шут. Хвативший лишку на трапезе во дворце, оттого и подзадоривающий нас к более резкому общению и срыванию эмоций в жанре прелюдии нетерпимости, едва ли не классовой вражды, во всяком случае точек соприкосновений всё меньше нащупывали мы по ходу того, как на мониторе фиксировался процесс неторопливого сканирования. Какие-то рисунки, изгибы изображения, атомы картинок, движения кадров и всю пестроту мелькающих сюжетов сглатывала техническая оснастка за милую душу, несколько минут и отрыгнётся оригинал и останется не продублированной вторая сторона. Теперь не важно. Ведь – это вчерашний день. А нынче диск возвращаю хозяину – заводскому поэту Владимиру Рудову, он вернёт в свою очередь Славе, парню, который поселился у него с женой издавна, имеющему инвалидность. Плавился только не закат, но электрический контраст между освещением в комнате, убранной по модели германской скромности и полутёмным коридором, поворотом на кухню, где прятались другие комнаты с мерцающими телеэкранами, полусонными разговорами уставших предков. Конечно, кинематографическая коллекция Сергея – завидное чудо, на просмотр понадобилось не меньше недели чистого времени, но ведь жадничает – объявляет своим личным сокровищем, которое запрещено экспортировать, транспортировать за пределы квартиры, этажа, подъезда, микрорайона и той территории, что граничит с Кайдакским мостом, разделяющим берега, как скальпель непокорную жесть неподатливых волокон, обладающих отрицательными свойствами. Почему созидательный дух рассеялся в суетливом визави? Как-то сник и подтаял некогда сверкающий нежданными гранями ледяной остров намерений, слов, ожиданий томительного будущего, разряжающегося вспышками доброго, иллюзорного волшебства. Куда девался порыв и возможно – не хватает питательной среды, заела серость и не уткнуться в края сказочных приключений? Не вежливо расспрашивать, скупо похваляюсь мизерными достижениями, сводящимися к тому, что публикую интервью в журнале «Афиша Днепропетровска», но до писательства так и не дозрел – где интригующая и увлекательная «Развилка»? Сколько будет дрейфовать во мгле мозга очаровательный сериал «Декабрь-97», нарастающий дурным потенциалом сопротивления и в конец задыхающийся от сокрушительных потуг вылезти наружу в виде логически обусловленных предложений, а не вечно переносимых из года в год отговорок и элементарной лени, ставшей привычкой. Пагубной. Наркотической. Заставляющей не чувствовать себя поэтом, прозаиком и вершителем ослепительной судьбы, но прибитым и придавленным дождевым червём, выскользнувшим на столичный асфальт, где мало-мальски способный журналист даст фору в миллиарды раз круче. Ведь он-то не отвлекается на дурацкие вещи, а монотонно пишет каждый момент, обретая мастерскую форму, щёлкая семечки огромных полос, готовый к заданию самого ответственного смысла. И в этом сравнении ничуть не лучше я своего товарища, ибо боюсь ношу поднимать, а надо бы. По силам брести к лобному возвышению.
Додав Nusya 01 квітня 2008
Про автора
ИМПЕРСКИЙ ПАРЕНЬ
