Алягер ком алягер, или до чего Возрождение доводит.
Жили-были себе куртуазные рыцари. А рыцарь, он кто? Это, значит, такой мужчина благородный, на себя железяки всякие понацепляет с полтонны весом, забралом хрясь! – и, непристойно размахивая другой железякой, мечом в смысле, скачет на конец света – подвиги всякие вершить. А чего? Сарацинчика там зарубить или деву какую непорочную вызволить – это ж для здоровья и повышения самооценки ой как полезно. Жаль только вот драконы с бабами-ягами все повывелись, и из нечисти лишь с зелеными чертями поборешься. А в перерывах – собраться вокруг какого-нибудь стола круглого и давай речи говорить, мед-пиво пить, чтоб по усам текло, и к потомкам не попало. Во-от…
Только лажи, они как слоны на северном полюсе – появляются незаметно и как-то вдруг.
Ехали наши рыцари, никому не мешали: ну, кого мечом переполовинят, кого пикой ткнут; ну, снесут пару-тройку ветряных мельниц для статистики – зато романтика есть, приключения!
Едут они, едут, ан, глядь - пейзаж как-то изменился: и воздух не такой, и кони «иго-го» говорят как-то фривольно… Тут им какой-то свет лучиками в забрало просачивается, настырный, гадина. Ну, рыцарь – он же мужчина настоящий, он же любую опасность лицом к лицу встречает. Особенно неопасную.
Стукнули витязи наши забралами по своим лобикам медным, огляделись кругом и глазенки выпучили.
- Блин! – говорят, - Это ж куда нас занесло, это ж Возрождение, ексель-моксель!
И впрямь, кругом сплошной и безоговорочный Ренессанс – разные художники лазають, поэты шныряють, где-то чего-то лепят, ваяют, возводят. Да, незадача. Их же, богему энту, ни мечом, ни пикой не возьмешь - верткие они жуть, и нападают они сразу и бесповоротно – цельной когортой. Ты пока до одного мечом дотянешься, а трое тебя уже со всех сторон окружают: один стихи пишет, другой набросок делает, третий уже твою статую конную ваяет с драконом поверженным у ног. Блин! Ну, куды ж тут управиться.
И – женщины. Осмотрелись рыцари покуртуазнее – а их тут, хоть бульдозером выгребай. И всякие разные, всех цветов и оттенков – ну, не женщины, а принтеры Хьюлетт Паккард. Поскребли рыцари свои баскиньеты и задумались. Ну, оно ж и впрямь Ренессанс-то, а? И опять же женщины…
А в шлеме целоваться ой, как не с руки: ты ейные нежные губки ласкаешь, и тут забрало сверху – хрясь! И чего, ее потом за собою всю жизнь таскать?! А жизнь у странствующего рыцаря, сам знаешь, какая, да и люди не поймут. И потом, это у них, у буржуинов недобитых, разные там Эмманюэли Арсаны водються и пишут: «…он нежно и чутко ласкал ее своей рукой, а она трепетала…» Угу! Ты тут попробуй, значит, нежно и чутко поласкать – такой скрежет начнется и искры посыпятся - у самого шарики за ролики заедут. А это – женщина! Встрепещешь тут, как же. Тут даже у ихней Эмманюэли волосенки дыбом встанут и ножки чувственные ее сами галопом в монастырь понесут. У наших-то, конечно, нервы покрепче, но все равно – конфуз. Про запах, амбрэ по-ихнему, по-куртуазному, я тебе одно скажу: эти доспехи, чтобы постирать, не иначе, как кувалдой, ничем в «Аристон» не вобьешь. Так-то.
Короче говоря, рыцари наши поскидали с себя шлемы с нагрудниками да наплечниками, разоделись в шелк да парчу, парфюмчиком – пшик! – и – шасть за женщинами. Ухаживать. Тут тебе и свидания под луной, и серенады, и цветы у подъезда – все, как у людей. Это тебе не так, как раньше – одна дева непорочная на 100 км, до нее скакать, не перескакать, а доскакал – времени уже на слова не хватает, ты ее мимоходом по головушке ошарашишь, так, легонько, и – на сеновал, пока кузнец не пришел. А с рассветом – снова в путь – другие добрые дела совершать, других дев освобождать: они ведь тоже прекрасные да непорочные. Вот.
А теперь все по-иному. Ты ее ни только ничем по голове толком не шандарахнешь, ты к ней еще подступись! Ага. Это тебе не сарацинов на пику нанизывать, тут три пота сойдет, пока самый плохонький стишок сотворишь; потому-как к энтим ходячим загадкам улыбки Моны Лизы без стихов, роз и подарков - просто ни ногой, ни рукой, еще и нос в дверях прищемят. Так что думайте сами, решайте сами – иметь или не иметь…
И вот наш рыцарь с дамой идет под ручку, невдалеке там еще поэты какие-нибудь читают-поют-ваяют – короче, амор полный. И вот откуда ни возьмись, появляется бешеный скрежет. На рыцаре из доспехов один парик (и то, ежели Ланцелот наш в скитаниях пооблысел малехо). Ну, и откуда, спрашивается, энтот срам проистекает?! Правильно, за кавалером волочится железная двуручная хреновина на перевязи и скрежещет злорадно где только может и по чем. Ты только барышню за ручку эдак трепетно схватил, а за тобой, как за реактивным истребителем, такой тарарам, что ни в сказке сказать, ни бульдозером убрать. Непорядок.
Тут нашим шевалье приходит в голову гениальная по своей уникальности мысля: «А не перековать ли нам мечи на орала?» И перековали. Нашим умельцам чего в руки не дай – они по всей науке в кратчайшие сроки сделают. Но только до половины. И так, что ни на какие уши уже не натянешь. Меч – он чего: хоть и тяжелый да железный, но зато вдруг там у кого сигареты лишней не найдется – все понятно и однозначно, как петля Мебиуса: вжик! – и, либо у тебя две головы, либо у него раздвоение личности на восемь кусков.
А теперь что? Говорили им – не лечится импотенция кастрацией. Так нет же, доперековывались. Сделали из своих красавцев, из мечей, в смысле, не знамо что, и давай этим срамом размахивать. Только оно ж не рубит, а гнется и мерзко свистит. 7 минут на поединке, потом сидят и клинки полдня расплетают.
Одно хорошо в этой бяке – название романтическое такое – шпага! И ручонкой так – штрык!
Ивана Купала, или
Эпиграф:
Определенный процесс, также — состояние души и тела одновременно.
(Звук воздушной тревоги, слышен голос Левитана и негромкое заигрывающее хихиканье.)
— Внимание, внимание. Работают все радиостанции. В ночь на 7июля каждый год…
(Голос обрывается, заглушаемый все более сладострастным хихиканьем, звуком поцелуев и. т. д.)
Вот чего уж нам всегда необходимо — так это повод. До боли знакомая ситуация, когда уже греется, а вот повода все еще нет. Конечно, можно и без, но…
Так я про что и говорю.
А кто сказал, что повод необходим только для употребления продукции всевозможных торговых марок? (Ну вы поняли чего).
Так, а для ВСЕГО ОСТАЛЬНОГО тоже есть повод.
Ну, Маугли, ты намек понял? Маугли! Смотри: пальма уже посажена, хижина тоже построена, ну, ну….!
Хорошо. Слушай. Мне крайне охота:
Вот
В жизни каждого человека есть она — ЖАБА.
Жабы бывают разные: фигурные и денежные, машинные и велосипедные,
Гей, славяне!!!!!!!!!!!!!!!!!! А у нас чего? Только не буржуйские перепевки и дешевые китайские подделки, а
Даже у самого тактичного и терпеливого человека уже наверняка созрел вопрос: А о чем же, ети его…, речь?
Спокойствие, только спокойствие. Как сказал русский классик — кажется Достоевский — «минуточку терпения, сейчас они появятся…». Спорить с классикой — вот уж фигушки!
(В этом месте передача прерывается, звучит песня группы
Вы совершенно правы: прелюдия завершена, и мы,
В эту ночь запросто можно палить костры, скакать через них, как сумасшедшие, водить хороводы, можно даже — если хватит фантазии — поискать в лесу цветок папоротника, и, даже,
Но. Все это для детского садика подростковой группы всех возрастов.
Немного истории. Как вы, наверное, знаете, у славян не было ночных клубов, дискотек, фильмов,
Да, кстати. Кроме всей романтики и прочего прыганья через костер вы представляете, какой это ПОВОД! Это повод для знакомства, повод для продолжения знакомства, для укрепления знакомства — можно даже, несколько раз. Если ОНА говорит, что вы стали банальны и предсказуемы, если в вас больше не видят рыцаря (дикаря, ковбоя, пирата, разбойника, секретного агента, лапулю или слоненка Дамбо — нужное подчеркнуть, недостающее вписать) пригласите ЕЕ на Ивана Купала — и пусть ОНА почувствует себя мавкой или русалкой, или на худой конец — хотя, так лучше не стоит.
Сразу вижу
А, собственно говоря, почему я постоянно
(мысль): ой,
(уже спокойнее): Попробуете сами — и,
(В эфир полился великий и тягучий Элвис, просящий
В тени костра, так, чтобы их тоже не было видно, сидели японские гейши, американские стриптизерши, немецкие фройлян, французские танцовщицы и задумчиво наблюдали за происходившим. И, наконец, совсем далеко от тех и от тех, американские моряки и японские летчики напились вусмерть и пообещали никогда больше не воевать друг с другом. Самые же рьяные из них — ушли в ближайший лес за папоротником, надеясь на благосклонность стриптизерш, гейш, а некоторые — даже танцовщиц).