Автори / Ігор Бондар-Терещенко / Фрагмент книги Ігоря Бондаря-Терещенко "От Голгофы до Шизгары"

Приключение гольфа в Стране Советов.

Известно, что гольф попал в Российскую империю лишь в конце XIX века, будучи экспортирован великим князем Михаилом из Шотландии, где он увлекся этой игрой во время своей заграничной ссылки. Уже в начале ХХ века на Украине сия экзотическая забава упоминается у архитектора Георгия Лукомского, культового архитектора эпохи Серебряного века, известного, в частности, своим альбомом «Старинные усадьбы Харьковской губернии». Идея данного спортивно-этнографического проекта была проста, как бутерброд. Сиятельный граф Клейнмихель садится с упомянутым архитектором в авто и объезжает окрестности с твердым намерением уложить реестр патриархальных усадеб, а также отыскать образцы аристократической культуры, представители которой, помимо всего прочего, выписывали в родное поместье не только суп из Франции, но и барскую игру в гольф из Британии. В руках у путешественников – дефицитные фотоаппараты и набор клюшек, а на сердце – неясная тревога, ведь на дворе уже лето 1914-го. Предчувствия их не обманули – Первая мировая война прервала сей доблестный труд, барские забавы в гольф пришлось отложить, ну а альбом помещичьих усадеб вышел уже в 1917 году в революционном Петрограде.

Что же все-таки обнаружили в Харьковской губернии заезжие спортсмены-любители? Кроме обветшавшей церковной застройки, почти ничего, хотя полуспортивных Маниловых в этих краях водилось немало. Играли господа помещики и в гольф, но в основном на неприспособленных для игры территориях. Этому способствовал невысокий уровень тогдашних ландшафтных специалистов и архитекторов, согласно Лукомскому, – если не «просто чертежников и выскочек» вроде Владимира Ярославского, то липовых авторитетов наподобие Александра Палицына, который только и делал, что «гулял, обнявшись, с другом-соседом по аллеям фруктового сада, беседовал об архитектуре и мебелях». Поэтому невеселый культурологический ландшафт метафизически-имперского пошиба процветал на Слободской Украине еще длительное время. Со времен Аракчеева поддерживали его на этих землях всевозможные туристические, но никак не спортивные артефакты: столбы придорожные, разделительные, пограничные. «Проезжая по ровным, несколько унылым дорогам, пролегающим по харьковским равнинам и редко когда холмам, часто встречаешь такие обелиски и пирамиды, – писал неутомимый Лукомский в далеком 1914 году. – И хотя Украина не выработала своего характера барского «ампирного» дома и тщетны усилия украинофилов даже такие постройки, как Яготин или Пануровку, причислять к якобы специфически украинским, поле для гольфа найти здесь довольно несложно». Да что говорить, в тогдашней Слободской Украине, словно в Греции, было все или почти все! Когда Александр ? посетил писателя Григория Квитку-Основьяненко в его усадьбе, то был в величайшем восторге от оранжерей, бронзы и мрамора. «Не во дворце ли я?» – изумлялся император.

В дальнейшем развитие гольфа на Украине постепенно угасло. Да и мог ли развиваться сей специфический вид игры в голодные годы возрождения украинской культуры? Во времена военного коммунизма – вряд ли, поскольку даже призыв к молодежи Осипа Мандельштама выйти «на разлинованные стадионы» не предполагал разметку поля для гольфа в одиозном «спорте для миллионеров», а посему вовсе не бодрил затаившихся до прихода прежней власти современников поэта-попутчика. Словно Александр Иванович Корейко из «Золотого теленка» Ильфа и Петрова, все они, как один, готовили себя к будущим спортивным сражениям, походя на боксера, расчетливо подготавливающего свой триумф. В том, что старое вернется, никто из «бывших» не сомневался. Они, словно упомянутый Корейко, берегли себя для капитализма. Увы, не случился таковой в Стране Советов, и про клюшки с лунками пришлось на некоторое время забыть.

Впрочем, даже недолгое возрождение «буржуйских» тенденций в эпоху НЭПа оказалось для застопорившихся социальных тенденций в СССР настоящим чудом. Этот период 1920-х годов характеризовался отходом от жестких позиций военного коммунизма. Разрешались концессии с привлечением иностранного капитала, революционные крайности прошлого были отброшены, а временная либерализация власти привела к признанию таких традиционных ценностей, как собственность и частная инициатива. Короче, роскошь в сложный период военного коммунизма не приветствовалась, а вот во времена самоцветного быта эпохи НЭПа – совсем другое дело.

Таким образом, сей романтический период в истории Страны Советов, ознаменованный вещным слиянием былой аристократической культуры с новорожденным эрзацем времен раннего социализма, как нельзя лучше подходил для развития в Украине экзотического вида спорта с «галантерейным» названием. Кстати, и буржуйские бриджи с гетрами и не менее фривольные брюки фасона «гольф» под спортивные грубошерстные бриджи и массивные башмаки желательно вишневого цвета тогда же стали активно наличествовать среди модных аксессуаров новоявленных советских нуворишей. Используясь не только как деталь наряда городских щеголей, но и как форма одежды в определенных видах спорта. Например, в игре в гольф, которой грешили новые украинские господа из старых партийных кадров. По правде говоря, только именитые интеллектуалы из литературной элиты могли позволить себе сию роскошь. Например, Майк Йогансен – украинский поэт, писатель, теоретик литературы и претендент на звание чемпиона СССР по теннису. «Что должны означать гольфы? – восклицал сей феномен, обыгравший на бильярде самого Маяковского. – Музейная ли это редкость в Харькове среди френчей 1923 года или гольфы, как и одноименная игра, представляет собой некий живой сигнал: – Выкуси. Через полгода все оденемся в гольфы».

В то лихое время моложавая эпоха советского конструктивизма, выскальзывая похотливой девкой из-под громоздкого этикета прошлого, охотно стелилась под авантюры дозволенных властью плейбоев вроде Майка Йогансена – от модных формалистических изысков в литературе до заграничного гардероба и на удивление ловко налаживающегося быта советских писателей. Чем же она занималась, эта прирученная властью украинская литературная богема? «Моя профессия, – писал Майк Йогансен, – играть в теннис, бильярд и прочее. Это прочее и есть все, что останется после меня, когда я, умерев, не смогу играть ни в теннис, ни в бильярд». Более того, профсоюзное начальство поощряло подобные веяния среди писателей, материально обеспечивая советскую интеллектуальную элиту. Кроме решения пресловутого «квартирного вопроса», особых усилий для перековки литераторов из «бывших» в активных строителей «новой жизни» не понадобилось. Власть лишь слегка подкорректировала генетическую склонность «новых господ» к кастовому разделению – но уже не на «дровосеков и чабанов» из предсказания поэта Святослава Гординского, пришедших на смену ликвидированной аристократии, а на партийных трубадуров нового политического строя – будущих «инженеров человеческих душ», внедрявших коммунизм в искусство. В конечном итоге, литературный процесс 1920–1930-х годов представлял собой организованное движение, каждый из элементов которого – от футуристов до «попутчиков» – определялся не вектором литературной эволюции, а социальной направленностью. Советский режим желал иметь подле себя всю «профсоюзную» литературу без исключения, вынуждая ее ориентироваться не на собственные творческие задачи, а на господствующую идеологию. Поэтому социальный фактор немало значил для украинского писателя, определяя его отношения с властью и влияя на размеры заработка.

Вся наша жизнь состоит из попыток сделать точный удар. Фото Reuters

Прикармливая писателей, новая власть удерживала их на щедрой диете социальных льгот. Вся литературная братия состояла на спецобслуживании, близком к нормам сотрудников центральных партийных учреждений. Таким образом, советская власть фактически подтверждала статус Союза писателей как идеологического филиала ЧК-НКВД-ГПУ, внеся в 1932 году членов Литфонда в список официальной номенклатуры. Так, например, в 1930 году в Харькове – тогдашней столице Советской Украины – был сдан в эксплуатацию писательский дом «Слово» – новейшее изобретение в эстетике социалистического общежития. Подобных оазисов передовой коммунальной культуры в городе открылось немало – «Железнодорожник», «Металлист», «Швейник», «Медик» – но дом «Слово» был особенный. Чем же он отличался от всех прочих? Во-первых, выгодным местом расположения, наличием в квартирах бесперебойного водопровода, а также невиданного по тем временам персонального телефона. Во-вторых, входящим в ассортимент услуг элементов писательского труда – дефицитной пишущей машинки, рояля, обязательной домашней прислуги, а также солярия на верхних этажах здания. В-третьих, жильцы дома «Слово» отличались от простых смертных граждан исключительно барскими ритуалами – вроде охоты с собаками, номенклатурными банкетами и спортивными играми во дворе дома.

Поначалу энтузиаст гольфа Майк Йогансен был против устроения гольф-комплекса неподалеку «Слова». Мол, все это будет перегружать пролетарский гольф-клуб шумной инфраструктурой, не имеющей налета аристократичности. А шумным сие заведение было бы обязательно, ведь недаром его хотели назвать «Гольфшторм», и даже журнальчик для таких нужд решено было издавать, да только всеукраинское издательство, имеющее такое же название, запретило. Опасения учредителя клуба были не напрасны, ведь мероприятий в среде жителей дома «Слово» хватало с лихвой – дружеские выпивки писателей в соседних бурьянах, заседания «Всеукраинской академии пролетарской литературы» (ВАПЛИТЕ) в кустах за городским Оперным театром. Но все это было так, изжога жанра, и «спортом» тогда назывались разве что недельные запои «на спор» между Владимиром Сосюрой, Мыколой Кулишом и Мыколой Хвылевым, закончившиеся самоубийством Хвылевого в 1933 году. А вот настоящей «домашней» забавы не хватало. И поскольку для начала достаточно было небольшой спортивной площадки вблизи дома «Слово», то первые игрища – в том числе и в гольф – происходили именно на ней. Бывало, выходил во двор щеголеватый Майк Йогансен с мячом под мышкой и давай кричать в распахнутые окна: «Обыватели! Айда играть на пиво!» Футбол разомлевших от доверия власти украинских писателей интересовал мало. Пиво, конечно, больше. Поэтому объявленный Йогансеном турнир игры в гольф, призом в котором было пиво местной марки «Новая Бавария», воспетое самим Маяковским, заинтриговал жильцов писательского дома.

Трудно представить, как пролетарские писатели, оттопырив мизинчик, хаживали в начале 1930-х годов по «гринам» в белых туфелях, начищенных зубным порошком, попадали в лунки и важно кричали: «Мяч». Но ведь было! Уцелевший в партийной мясорубке писатель Кость Гордиенко рассказывал, например, автору этих строк о легендарном турнире между командами литературных сообществ «Пролитфронт» и «Группа А». Упоминаний об этом событии не найти ни в одном из учебников по истории украинской советской литературы, умалчивающих о не менее важных событиях. Например, о съезде украинских писателей, остававшихся в оккупированном Харькове 1942 года и активно сотрудничавших с новой властью.

* * *

Но вернемся к «спорту для миллионеров» в довоенной столице Украины. Одной из главных проблем в организации писательского турнира по гольфу был поиск участка для игры. Найти 18-луночное поле во времена, когда Харьков заканчивался уже за зданием Госпрома, стоящим в нынешнем центре города, было совсем несложно. Поначалу, правда, подумывали о Шатиловке – диковатом городском районе, куда ходили на охоту местные корифеи пролетарской литературы, но после остановились на площадке возле дома «Слово». От «Группы А» на турнире присутствовали Майк Йогансен, Олекса Слисаренко и Юрий Смолич. «Пролитфронт» представляли Михайло Яловый, Остап Вишня и два Мыколы – Хвылевый и Кулиш, поплевывавшие семечки в сторонке. Среди активных болельщиков Кость Гордиенко вспоминал литераторов Мыколу Копыленко, Олексу Вражливого и Юрия Яновского, а также драматурга Александра Довженко. Пришли и харьковские короли бильярда – Ривкин и Зегер. Заводила Майк Йогансен пожертвовал для матча свои собственные клюшки.

Что сказать о самой игре? Память мемуариста, десятилетиями вытравливавшего из себя воспоминания о красном терроре, не сохранила подробностей. Но в общих чертах «спортивные» настроения литераторов были поведаны Костем Гордиенко весьма метко. После первого удара поскучневший Кулиш закурил, а Хвылевой прилег – ну словно в рассказе Сергея Довлатова. По «ямкам» писатели сдуру не лупили, поскольку старина Майк, памятуя о введенном еще в 1911 году понятии «пар» – оптимальном количестве ударов по лунке, – придерживал за локоть разгоряченных игроков. А вот мячики, ясное дело, были никудышные. О единых параметрах, введенных на Западе в 1921 году, учредитель матча, конечно, знал и даже привез из загранкомандировки пару штук, но тогда в ход пошли мячи разного веса и размера.

Играли, ясное дело, кто чем и кто в чем. Никто из участников, кроме группки энтузиастов во главе с великолепным Майком, клюшку для гольфа в руках сроду не держал. Полной загадкой были и правила игры в гольф. Конечно, полянка близ дома «Слово» отличалась от британских ландскейпов и размером, и покрытием, поэтому обошлось без техники замаха и удара на сотни метров. Было весело, шумно и не всегда удачно, но каждый удар немедленно отмечался победным кличем болельщиков. Солнышко припекало, в глазах рябило от самодельных мячей, но количество баллов одной из команд составило аж 96 очков. С одинаковым количеством баллов в финал вышли обе команды, поэтому спор капитанов был неизбежен. И завершился он триумфом команды под предводительством Майка Йогансена, решившим исход турнира.

* * *

Как сложилась дальнейшая судьба гольфа в советской культуре? Оставаясь «буржуйской» прерогативой вплоть до перестройки конца 1980-х годов, он лишь в качестве жанрового извращения воспевался в произведениях художественной литературы. Так, в детской повести «Приключения капитана Врунгеля» Андрея Некрасова есть сцена игры в гольф главного героя с начальником порта в Сиднее. «Разбудил Лома, спрашиваю, – рассказывает неутомимый капитан, – что нужно для гольфа? Он подумал, потом говорит: – По-моему, Христофор Бонифатьевич, нужны трикотажные гетры, и больше ничего. Есть у меня рукава от старой тельняшки. Возьмите, если хотите». Примечательно, что игра в гольф таила в повести Некрасова, написанной в 1937 году, массу историко-политических нюансов, изобилуя примерами хитроумных провокаций и воспевая победу советского разума над капиталистической культурой. Клюшки для гольфа, отобранные помощником Врунгеля у местного аборигена, оказываются бумерангами, сыгравшими роковую роль в развязке истории, а мальчик, подающий мячи, оказывается японским шпионом по имени Хамура Кусаки. И даже пресловутая русская смекалка подыграла сюжету, в котором кенгуру с мячиком, залетевшим в сумку, помогла бравому капитану Врунгелю с честью выйти победителем, не посрамив славы русского флота.

Кстати, о славе. Ясно, что милитаристические настроения в повести Андрея Некрасова – родом из памяти о русско-японской войне 1905 года. Но как прочно со времен «Приключений капитана Врунгеля» пресловутый «японский» след прижился в культуре постсоветского пространства! В кинематографе новейших времен гольф продолжает ассоциироваться не только с «британскими» эскападами Джеймса Бонда в «Золотом пистолете», но также с изящными реверсами из Страны восходящего солнца. Впрочем, не без намека на «удобную» конфиденциальность, присущую игре в гольф. «– Сосо, тебе тоже нравится эта игра? – вопрошают у главы якудзы в фильме «Смертельный шаг». – Откуда, черт подери, я знаю? – звучит в ответ. – Это то, чему я научилась у больших боссов. Вот место, где хорошо делиться секретами. Давай поговорим, здесь нас никто не подслушает».

Наверное, хорошо, что времена больших боссов понемногу уходят в прошлое, а гольф демократизируется, наращивает мускулы и раскрывает свои секреты для всех желающих. И пускай это еще довольно дорого, но сыграть в него, товарищи, все равно хочется. Хотя бы на патриотическое «пиво» – в духе далеких 1930-х.

http://exlibris.ng.ru/before/2010-06-17/5_golf.html

Додав Sh.Ocean 19 серпня 2011